Спецназ князя Дмитрия - Страница 18


К оглавлению

18

Иван надеялся, что смоленский князь Святослав примет Алексия у себя, но этого не произошло. Тогда он решился сам довести до конца давно уже задуманное, стараясь хоть как-то отомстить за кровь своих друзей. Испросив разрешения у митрополита, Федоров с помощью Леонтия написал небольшую грамотку и отправился на княжеский двор.

Стоявшие на страже молодшие дружинники задержали его у ворот. Лишь узнав, что у московита, сопровождавшего духовного владыку из плена, письмо к князю Святославу Ивановичу, вызвали боярина. Тот взялся передать свернутый в трубочку кусочек желтоватой бумаги.

Результат этого визита не заставил себя долго ждать. К вечеру от князя прибыл другой боярин с несколькими ратными. Приняв благословение от Алексия и пожелав ему от имени Святослава благополучного окончания пути, боярин уединился с Иваном.

– В своей грамотке князю ты вещаешь, что один из его слуг пытался перенять вас, слуг князя Московского, для чего уведомил Киевского князя и самого Ольгерда? Так?

– Истинно так! И я теперь не знаю, что сказать при встрече боярам князя Дмитрия. Если это сделано по воле вашего князя – значит, Смоленск Москве более не дружен?

– …Но-но! Не смей, холоп, так о князе нашем говорить!!! – перебил Федорова боярин.

– Я если и холоп, то токмо своего князя, – дерзко ответил Иван. – Дозволь продолжить? Я не думаю, что князь Святослав в том умысле был виновен, оттого и повестил его письмом. Собака, начавшая кусать гостей хозяина, может ведь укусить и самого хозяина. Верно?

– Чем доказать свои слова сможешь?

Иван усмехнулся:

– Чем? От киевского князя грамотку не привез, извиняюсь… Раненых токмо, да брони убитых. На кресте могу поклясться, коли нужно. А еще лучше – поставь-ка нас друг против друга?! Посмотрю, как он мне в глаза глянет.

Боярин хмыкнул:

– А и то дело! Как, говоришь, холопа того зовут?

– Мстиславом кличут. Ладьями княжьими распоряжается.

– Понятно. Айда с нами!

Мстислава посланцы князя застали дома. Едва увидев Ивана в окружении княжьих гридней, узрев бешеный блеск его глаз, служка рухнул на колени, словно подкошенный:

– Пощадите! Сам не ведаю, как все сотворил!! Каюсь, каюсь!!!

Боярин зло сплюнул, коротко приказал дружинникам:

– В железа и в поруб его! Послушаю попозже, что он на дыбе рассказывать будет. Уберите пса!

После чего повернулся к Ивану:

– Ну, узрел? Доволен? Ратны смоляне московлянам аль нет? Езжай и повести своему князю все, что увидел. А я слова твои дерзкие до Святослава Ивановича не доведу, забыл уже. Токмо в иной раз думай лучше, прежде чем сказать, мой тебе совет! Я лихих и дерзких люблю, вон какое дело успешно провернуть смогли вы! А иной не посмотрит, кто и откуда, смахнет голову и прав по-своему будет, понял? Каждый по-разному своему хозяину служит… Езжай с Богом!

…Дороги раскисали на глазах, после обеда порой езда становилась невозможна. Лошади походили на старых одров, возок заваливался то влево, то вправо, иногда грозя даже опрокинуться. Москва виделась всем чем-то вроде рая обетованного. Сил добраться ни у скотины, ни у людей могло просто уже не хватить. Сам маленький поезд ни одеждой, ни слугами, ни справой никак не походил на митрополичий. Так обстояли дела, пока они не добрались, наконец, до границ Московского княжества.

Поместные бояре, простые смерды и ремесленники, вызнав, что в таком плачевном виде из долгого полона возвращается сам митрополит, в коем видели надежду и спасение земли, тащили из бертьяниц и закромов самую лучшую одежду, забивали баранов, несли молоко, хлеба, доставали из бочек грибы, ягоды, соленую рыбу. Выводили из конюшен сытых лошадей, с благоговением заводя на их место едва державшихся на ногах из поезда митрополита. Топили бани, сами беря в руки березовые и дубовые веники, чтобы хоть таким образом выразить личную любовь и восхищение вернувшим надежду на благополучную жизнь людям. Улицами падали на колени, прося хотя бы воздушное благословение Алексия. Крестили отъезжающих вслед, радостно шепча: «Слава тебе, Господи!! Не допустил! Теперь и Ржеву возвернем, и Литву окоротим! Небеса все же с нами!!!» И пировали вместе с соседями, забыв порою даже про великий пост: «Ничё, замолим!! Радость-то какая!!!»

…Теперь езда была не мучением, но праздником. Уже через седмицу в Звенигороде сделали большую остановку, готовясь к въезду в Москву. Парились, стриглись, отъедались. Отныне забота о митрополите была снята с плеч Ивана, неподалеку от стольного города княжества за это взялись избранные бояре и духовенство. Василий Васильевич Вельяминов накоротке побеседовал с Федоровым, по-медвежьи обняв его:

– Молодца, ай, молодца! Благодарность будет позже, никого не забуду. А пока отдыхайте, но будьте до Кремника поблизости. Взойдет Алексий в свой двор – тады и вам полный отдых будет!

Москва встречала своего митрополита неумолчным колокольным перезвоном, толпами народа, вставшего вдоль дороги за версты от крепостных стен. Вот и Кремник, вот и почетная стража в ослепительно блестящих начищенных бронях. Вот и сам юный князь в окружении бояр, пешком идущий навстречу возку. Благословение митрополита, не по-детски внимательный взгляд на своего столь желанного наставника, главного теперь помощника в нелегком и непонятном пока деле руковожения страной. Обида, словно ножом, резанула сердце княжича. Вопреки всем предшествующим наставлениям и поучениям бояр Дмитрий сразу спросил:

– Отомстим Литве? Готовим поход на Ольгерда?

Алексий положил отеческую длань на лоб отрока:

– Понимаю чувства твои, княже! Но не это сейчас главное!

18