«Ну, сукины дети!! Полезете на приступ – поквитаемся! Хватит еще силы в левой руке, чтоб заставить вас землю нюхать!! А тебя, Федька, при первой же встрече вожжами выполю, вот те крест! Грабить – грабь, но пошто петуха красного под крышу-то пускать? Какая тебе с чужого горя прибыль, паразит?!!»
– Что, твой двор запалили? – спросил стоявший неподалеку боярин Олекса.
– Запалили…
– Я что-то тебя не припомню, дед. Память у меня на лица хорошая, а не могу признать. Ты пришлый, что ли?
– В устье Тьмы деревня моя родная. Время да мор всю родню прибрали. Приехал на родину остатние годы дожить спокойно, а оно вишь какое спокойствие.
– Откуда прибыл? Не из Москвы ли?
Иван понял, что боярин затеял этот разговор не зря. Стараясь быть как можно спокойнее, ответил:
– С полоном меня угнали в Орду еще при Федорчуковой рати. Хозяин попался хороший в Сарае, дал вольную.
Боярин недоверчиво хмыкнул:
– А ну, молви по-татарски, что ты щас внизу зришь?
Иван произнес просимое. Олекса слегка отмяк лицом.
– И впрямь ихнюю молвь знаешь. А что такое сотворил, что милость татарина заслужил?
– В Сарае доводилось бывать, боярин? Да? Видал дома из камня рукодельного? Так вот я этот камень десять лет лепил и отжигал у Нури-бея. Есть в Сарае строитель такой известный. Тот многим волю давал, кто на него хребет без плетки старательно гнул.
Иван лгал самозабвенно, зная, что ничем не рискует. Вновь давний друг Нури выручал его в трудную минуту.
Боярин подошел вплотную.
– А здесь такой камень самодельный можно делать?
– Отчего ж нельзя. Была б глина хорошая, известь да песок – сделаем.
– Добре. Коли переживем эту замятню – найди меня. Князю тебя представлю, нужное это для княжества дело. Как звать-то тебя?
– Иван, сын Федоров.
– Запомню тебя, Иван!
Прошло еще два дня. Разграбив посады и ближние села, кашинцы и московиты начали готовиться к приступу Кремника. Вязали длинные лестницы, свозили возы веток, чтобы заваливать ими крепостной ров. Напротив ворот установили подвешенное на высоких козлах тяжелое бревно, чтобы разбить им ворота. Тверичи в ответ приготовили на стенах котлы с водой, костры, длинные слеги с ухватами на концах. Приступ начался с раннего утра.
Ивана поставили в десяток горожан, охранявших околобашенную стену. Командовал ими громадный ратник из дружины тысяцкого по имени Всеслав. Громким звериным рыком и громадным кулачищем он сразу же привел в чувство трех молодых парней, явно впервые вышедших на ратное дело.
– Стоять твердо! Лестницы отпихивай, по башке ослопами бей тех, кто заборол достигнет! Будешь трусить – сомнут, будешь храбёр – победим!!
Иван меж тем пристально смотрел на вал ветвей во рву под своими ногами. Послюнявил палец, поднял его кверху.
– Всеслав!! Надо примет запалить!!
– Нельзя, стену зажжем, ворогу только поможем.
– Не зажжем! Ветер от стены, на них жар понесет! Стены же водой будем проливать, отстоим.
Десятник также проверил направление ветра и одобрительно хлопнул Ивана по спине. Казалось, меж лопаток ударило упавшее бревно.
– Верно, молодца! Щас сделаем!!
Через несколько минут на стене появились горшочки со смолой, которой обычно смолили днища судов. Смола поджигалась, разгоралась, начиная закипать. Бросок, и огненный дождь летел в сучья. Во рву заполыхал жаркий костер, вспятивший в этом месте наступающих. Женщины забегали с ведрами воды, выплескивая их на внешнюю часть стены.
Внизу начал бухать в окованные железом ворота таран. Всеслав погнал всех мужиков на башню, оставив командовать над бабами одного Ивана. На московлян полетели камни, бревна, стрелы и сулицы, полился кипяток. Раздался тяжелый скрип воротных петель, из Кремника выбежала плотная толпа окольчуженных ратных с секирами и мечами. Белые от бешенства глаза, клочья пены на бородах. Осаждающие не выдержали яростной сшибки и отступили. Таран полетел в ров, ворота вновь закрылись. Приступ захлебнулся…
Боярин Олекса обошел стены, подсчитывая потери. Возле Ивана остановился:
– Ну как, ордынец? Отомстил за свои палаты?
– Толковый вой, боярин, – похвалил его Всеслав. – Головой лучше, чем мечом, воюет.
– Да? И где ж ты успел рати научиться? – вновь с ноткой недоверия вопросил воевода.
– Меня еще Михаил Святой привечал, – спокойно ответил Иван. – Вместе под Торжком и Скорнищевом ворогов громили.
– Ну-ну!
Боярин проследовал дальше. Иван обессиленно присел на кучу дров, вытирая со лба обильный пот. Жара и возраст давали о себе знать.
В тот день нового приступа не последовало. А наутро под стенами было пусто: союзные войска, ожегшись на стенах, ушли безнаказанно зорить правый берег Волги. Не пощадили никого на землях князя Михаила. Разграблены были даже села и деревни храма святого Спаса. Попытались было влезть на стены Городка, но также безуспешно.
К августу, заслышав о приближении орды Булат-Темиря к границам Нижегородского княжества, русские воеводы увели свои полки. Князь Василий распустил свои. Внешнее благополучие и тишина опять воцарились на тверских землях. Князь посчитал, что напуганные тверичи вновь безропотно пустят его в город, не осознавая двух вещей: что любая тишина может быть обманчивой и что этим разнузданным грабежом он раз и навсегда оттолкнул Тверскую землю от себя к Михаилу…
Великий князь Литовский Ольгерд метался по большой каменной зале, не в силах и не желая скрывать свою ярость. Его жена Ульяна стояла со скрещенными на груди руками, лишь взглядом будучи с мужем.
– Оставь нам с Михаилом решать наши мужские дела! – сквозь плотно стиснутые зубы в очередной раз повторил Ольгерд. – Забудь, что он твой брат!! Он считает, что раз приходится мне родней через тебя, то вправе требовать решения своих проблем моими полками.