– У Сергия Радонежского.
Симон увидел, что это имя уже было знакомо киевским монахам…
Следующий день выдался действительно по-декабрьски морозным. Снег все еще никак не хотел покрывать застылую землю, лапти и сапоги бредущих по городским дорогам прохожих нет-нет, да и вздымали облачка сухой, долго висящей пыли. Холод кусал за ноздри, уши, заставляя хвататься за них теплой ладонью либо пониже натягивать меховой треух.
На крыльце Успенской церкви с утра сидел какой-то юродивый, кутаясь в длинное рваное рубище. Ему изредка кидали то краюху хлеба, то кусок вареной рыбы. Нищий истово крестился, кланялся и собирал приобретенную снедь в мешок. Иногда он что-то пел, иногда подходил к стражникам, охраняющим вход в поруб, и произносил фразу на непонятно-тарабарском языке. Литвины отмахивались от него, иногда со смехом, иногда с неприкрытой злобой.
В ворота въехало два воза. Один был пуст, в нем сидело четверо дюжих необоруженных мужиков. На другом лежало несколько больших бочек, судя по постоянному шевелению, пустых. Управлял этой телегой пожилой мужчина в новом овчинном зипуне. Лошади остановились возле темницы.
Один литвин лениво поднялся, подошел, что-то приказал вознице. Тот ответил, оживленно жестикулируя и указывая на вход в храм. Оттуда, словно подчиняясь этим жестам, появилось несколько монахов. Одни тащили в руках пудовые круги желтого воска, другие вытаскивали и катили по земле новые бочки. Страж повысил голос и толкнул повелительно тупым концом сулицы возницу в бок, приказывая переехать в иное место. Тот выронил из рук вожжи и поспешно соскочил на землю, пытаясь как можно быстрее поднять их и выказывая полную покорность.
В этот момент юродивый вдруг вскочил на ноги, подбежал к литвину и, пуская изо рта пузыри слюны, истошно завопил:
– Каин ты, Каин!! Сына Христова под запором держишь, воды-хлеба не даешь!! Гореть тебе в геенне огненной, христопродавец!! Тьфу на тебя, будь ты проклят!!
Литвин взъярился, повернулся спиной к вознице и метнул сулицу в блаженного. Тот непонятным образом ухитрился увернуться. Второй страж также переключил свое внимание на неожиданную замятню. Именно этого и ожидал Иван Федоров. Именно так все и задумывалось!
Бывалый ратник выхватил из-под дерюги взведенный арбалет и послал меткую железную стрелу в висок стоявшего у двери. Глеб выхватил саблю и почти располовинил стоявшего к нему спиной второго. Помощь Симона, изображавшего из себя божьего человека, даже не понадобилась. Он лишь схватил еще дергающегося литвина и споро потащил к двери поруба.
С воза соскочил громадный москвич с толстым железным прутом в руках. Ему хватило нескольких движений, чтобы с корнем вырвать металлический шкворень вместе с висящим в ушке замком. Убитых втащили вниз по ступеням, в темноту подвала бросились почти все приехавшие. Монахов со двора словно сдуло ветром.
Алексия и его слугу Леонтия вынесли на руках. Ратник, выломавший запор, словно пушинку, поднес владыку к возу и со словами «Прости, батюшка!» опустил его в одну из бочек. Глеб и Симон проделали то же самое со вторым освобожденным.
– Ходу! – громко приказал Иван.
Уже перешли на рысь лошади, когда свободные воины торопливо забили крышки на бочки с похищенными. Симон сорвал с себя рубище и натянул затертый временем плащ. Слух был напряжен, каждое мгновение москвичи ожидали криков тревоги, посвиста стрел, дробного перестука копыт погони. Но Господь был на их стороне, московиты смогли миновать городские ворота и благополучно достичь пристаней.
Здесь уже вторые сутки постоянно дежурили два десятка городских ратников. На их глазах возы подъехали к ладье, бочки были сняты и перекачены по сходням на борт. Из шатра вышли еще трое, присоединились к товарищам. Иван крикнул одному из литвинов:
– Эй, паря! Мы отойдем, сети бросим, присмотри за добром! Ковш хмельного за мною будет!
Москвичи быстро оттолкнулись от причала, весла погрузились в дымящуюся от холода воду, дружно толкнули судно вперед. Еще раз, еще, еще… Литвины спокойно смотрели им вслед. Лишь когда ввысь взметнулся пестрый парус, послушно наполняясь ветром, киевляне забеспокоились.
– Господи! Да не остави нас, грешных, и далее, – истово перекрестился Иван. – Выпустите владыку и второго! Надо глянуть, как они себя чувствуют.
Изнеможенный Алексий с трудом встал на ноги и бросил взгляд в сторону уже отдалившихся холмов Киева. Мутная слеза скатилась по его грязной щеке и затерялась в бороде. Он истово перекрестил всех москвичей, Леонтия и себя самого.
– Сможешь идти быстро, отче? – нетерпеливо произнес Иван, глядя на приближающийся длинный мыс, готовый вот-вот скрыть беглецов за собою.
– Теперь все смогу! Теперь Господь нас не оставит!!
Но тут Глеб негромко произнес на ухо старшому:
– Плохие они ходоки, Иван! И поприща не выдержат. Надо из двух пар весел быстро носилки готовить, мы их напеременку бегом понесем. Литвины уже, поди, расчухались, погоню снаряжают.
– Готовьте. Как за мыс зайдем, высаживаетесь. Дальше я один, как договаривались. Ветер попутный, управлюсь.
Симон, слышавший эти слова и уже знавший от Глеба о дальнейших планах беглецов, положил руку на плечо Ивана:
– Здесь останусь я, дядя! Тебе бояре поручили владыку из плена имать, ты за него отвечай и далее. А мне Господь в помощь будет. С парусом я навычен ходить, на Клязьме довелось научиться.
Иван горячо обернулся, пристально глянул племяннику в глаза, обнял его. Тихо произнес:
– Отгони верст на десять и сам беги! Вспомни татарскую школу, не оставь им никакого следа. Все, что нужно будет тебе в степи, я в носу ладьи уже приготовил. Верю, что свидимся еще, Андрюшка!!