Спецназ князя Дмитрия - Страница 47

– Идут, идут, идут!!! – пролетело вдруг меж людей. – Дионисий и сам Сергий идут!

Толпа начала вдруг сама по себе слегка раздвигаться, давая проход группе клириков. И Павел, и Дионисий были в белых одеждах, Сергий же облачился в строго черное. Гордо поднятая голова, уверенный неспешный шаг, неустанное возложение двуперстного креста направо и налево. Словно подкошенные, люди падали на колени по обе стороны от движущейся к храму процессии.

Наконец священники остановились напротив конного князя. Лицо Бориса было пунцово от гнева. Левая рука непрестанно дергала зажатую в правой плеть.

– Не пущу!!!

Дионисий шагнул чуть вперед:

– Не надо, княже! Не сотвори себе весь город ворогом…

– Прочь, прихвостень московский!!

Сергий молча смотрел на это бесчестие. Затем вздел правую руку и начал благословлять княжье воинство. Несколько гридней не выдержали и покинули седла, также преклонив колени.

– Псы! – рявкнул на них Борис. – Вон пошли!!!

Многосотенная толпа напряженно молчала и истово крестилась. И вновь Иван не выдержал:

– Братцы! Да что ж это деется?!! Князь благословения святого принимать не хочет! Или он уже басурманскую веру успел принять?! А нужен ли нам тогда такой князь?!

И тут вдруг толпу прорвало:

– Может, ты еще и плеть на святых отцов взденешь?

– Покажь крест на груди, князь!!

– Пошел прочь!! Негож ты граду нашему!!

– Не князь ты нам!! Дмитрия хотим!!

Борис крикнул что есть мочи, указав перстом на толпу:

– Руби их!!! Руби черную кровь!!!

Но ни один из дружинников даже не шелохнулся. Медленно, один за другим, они слезли с седел и встали рядом с лошадьми.

Казалось, князя вот-вот хватит удар. Он еще раз бешено огляделся, оскалил зубы и с места пустил наметом коня. Павел отшатнулся, Сергий же остался стоять как вкопанный.

Когда он двинулся дальше, к святому потянулись руки, жаждущие коснуться одежд старца. Взойдя на возвышение, игумен обратился к народу:

– Простите, братия и сестры, что столь сурово с градом вашим поступаем! Но иным путем не удается церкви воззвать к совести князя вашего Бориса! Не по праву занял он свое кресло, и, доколь не уступит его брату, быть Нижнему без церквей! На себя беру я грех этот, отмолю его и попрошу Господа принять всех, направившихся на небеса. Но коль не дадим мы все вместе князю Борису окорота, большие жертвы придется вам принести! Кровью суздальской, московской и нижегородской земля напитается, ратные на улицы эти ворвутся, дома запылают. Простите же еще раз, братия, за то, что ноне вершится!!!

Сергий дошел до двери, обернулся. Один из печорских иноков торопливо подбежал, протянул замок. Казалось, звук проворачиваемого ключа был слышен на всю безмолвную площадь…

Игумен Дионисий также поднялся на церковные ступени.

– Помолим же Господа, чада мои, во искупление грехов наших!..

Площадь молилась и плакала. Текли слезы и по Ивановым щекам. То были слезы умиления и гордости за то, что и он по мере сил своих служит делу торжества Москвы…

…На следующий день сломленный князь Борис послал к великому князю Дмитрию своих послов, повестив об этом игумена Дионисия и московских священников.

Еще будет тайное пакощенье Василия Кирдяпы, перенявшего этих послов под Владимиром. Еще будет схождение ратей, московско-суздальской и нижегородской, завершившееся, к счастью, без обнажения мечей. Но нравственный урок, данный Борису Алексием и Сергием, привел-таки к тому, что князь Борис перебрался в Городец, передав Нижний Дмитрию…

Глава 9

Стоя наверху воротной башни, Василий Кирдяпа долго смотрел вслед дружине дяди Бориса, покидающей Нижний Новгород. Ветер с Волги ерошил длинные волосы, играл полами незастегнутого кафтана, разгонял уже надоевшую этим летом жару и сушь. Дерево на заборолах давно забыло про капли дождя и, казалось, всеми трещинками своими взывало о глотке воды. Брат Семен стоял рядом, машинально отколупывая щепку за щепкой.

– Ну, вот, братик, и переехали мы в свое царство-государство, – негромко произнес Кирдяпа. – Все довольны, все радостны. Дуська скоро великой княгиней станет. Одни мы с тобой, как два яйца вареных – шелуши и глотай! Стойно дядьке Дмитрию Ногтю безудельными до смерти отца жить будем!

– Тятя еще крепок… – бормотнул Семен.

– Телом крепок, а умом слаб! Лишил нас с тобою права на стол великий, лизоблюд московский! Попу себя вокруг пальца обвести дал да мальцу несмышленому.

– А что отцу еще оставалось делать? Сила-то за ними… – повернулся к брату Семен.

– Что?!! Да драться за себя и нас! Союзных искать в драке этой! Так юшку московитам пускать, чтоб их при имени князя Суздальского уже тошнить начинало! Чтоб ночью мы им снились, и в поту холодном Алексий и Дмитрий просыпались!

– Ха! Попробовали ж князья соединиться, а что вышло? Уделы свои только потеряли.

Василий обернулся. Рядом никого больше не было.

– Так ведь не с чахлыми ростовской и галичской дружинами надо было сливаться! Сильных в союзные себе искать завсегда надобно! Того же Святослава Ивановича Смоленского, он Москве не дружен.

– Ха, может, еще и Ольгерду Литовскому в ноги поклониться? С язычником покумиться?

Василий пристально глянул на брата.

– Ну… во-первых, Ольгерд крещеный. Под ним русских, почитай, поболее, чем литвинов, уже собралось. А во-вторых…

Василий рывком вытащил из-за пазухи большой серебряный нательный крест:

– Поклянись на распятье, что все промеж нас останется.

– Всё – это что? – прищурился Семен.

– А то, что мы князю московскому мстить теперь будем до конца дней своих, брат! Ненавижу я его лютой ненавистью. Да и тебе тоже любить его не за что, проклятого!