– Все, бояре, думать закончили. Начинаем дела не стряпая вершить!
Грустно и печально выглядела Москва. Черные, во многих местах рассыпавшиеся крепостные городни, закоптелые церкви, в которых местами треснули от нестерпимого жара стены. Груды обгорелых бревен на месте княжеского и иных дворов. Черный снег, перемешанный с пожарищем тысячами лаптей согнанных на возведение нового города смердов и мастеровых. Горы длинных бревен, уже белеющих сочными стволами и еще не ошкуренных. Сотни упряжек, везущих и везущих дерево, железную ковань, дранку, доски, снедь. Неумолчный стук топоров, жужжание пил, крики «Ой, да-а-а!», «Пошло, родимое!» Радостное хмельное веселье вокруг уже возведенных теремов. И так с короткими перерывами до середины следующего лета. Стольный город поднимался на глазах, лишь стены оставались пугающе-молчаливы.
Московская стройка надолго затихла лишь в середине января, когда колокольный благовест по всему княжеству возвестил о свадьбе великого князя Дмитрия Ивановича и нижегородской княжны Евдокии Дмитриевны. В Москве неделю на улицах бесплатно поили хмельным и кормили всех желающих. Забыты были холод и грязь, ушибы и ссадины, сорванные мозоли и надоевшие вши. Девки пели кучками, водили хороводы, улыбались отмывшимся в банях парням. Мужики танцевали вприсядку, пьяно обнимались, тискали девок и чужих женок, сходились на кулаках, размазывали по лицу кровавые сопли и вновь обнимались и целовались. Москва отдыхала по-русски!
Федор воспользовался этой передышкой и укатил сначала домой, а потом в Коломну. Желание собственными глазами увидеть широкую княжескую свадьбу побороло все остальные. А в приграничном городе было на что посмотреть!
В Коломну съезжались князья со своими семьями и дружинами из Москвы, Суздаля, Нижнего, Дмитрова, Юрьева-Польского, Ростова, Переяславля и многих других удельных городов. Улицы расцвели дорогими одеждами, конской упряжью, оружием. Несколько хоров песельниц пробовали свои силы, то вполголоса, а то и во всю силу женского многоголосья готовясь доказать, что они – лучшие. Мясные и рыбные ароматы плыли далеко за старыми дубовыми стенами, заставляя невольно сглотнуть слюну спешащих из окрестных сел и деревень на невиданный праздник простолюдинов. И колокольный звон, нескончаемо текущий над Москвой-рекою! Когда ж полетело из княжеских рук в толпу серебро, когда заплясали и задудели в рожки и дудки скоморохи, когда питие и снедь явились на улицах простому люду – пошло-поехало!!!
Красиво умела гулять матушка-Русь и в те далекие от нас годы!..
…А в самом начале года 1367-го, согласно воле Митрополита Алексия, великого князя Дмитрия и думских бояр, Москва стала вновь похожа на растревоженный муравейник. Княжество начало строить свое новое, белокаменное сердце. В извоз были брошены тысячи лошадей: везли серый известняк из Мячкова. Людское многолюдье с рассвета и до темноты копошилось на крепостных валах, разбирая сгоревшие стены, вывозя прочь их земляное нутро, роя глубокие рвы под основу новых стен. Мужиков силком на работы не гнали: в деревнях было голодно после засухи и неурожая, а работному люду каждый день перепадали и каши, и рыбная либо мясная уха. В княжьих угодьях часто проводились загонные охоты, и убоинку для мужицких желудков не жалели.
Федор со своими митинскими и лужковскими мужиками был поставлен на земляные работы. Пока стояли морозы, смерды успели отрыть двухсаженной глубины ров по всей длине будущих стен. Но с первым теплом срезы глины и песка засочились грунтовыми водами, поплыли вниз. Привезенные из Пскова мастеровые ругались денно и нощно:
– Куды ж камень-то класть в такую жижу? Своей тяжестью токмо еще больше вдавится вниз. Извести время нужно, чтоб схватиться, а нешто эта мразь даст камню полежать хоть седмицу спокойно?
– Как же ты раньше строил? – зло выкрикнул Федор, обессиленно смахивая грязной рукой пот со лба. – Небось мешками гривен князь тебе за работу платит?
– У нас в Плескове скала внизу, там такого болота нету.
– Так любое ж болото загатить можно, тюря!!
Каменных дел мастер словно споткнулся, услышав эти слова:
– Загатить? Как тебя зовут, боярин?
– Ну, Федор.
– Чем же ты свои болота гатишь, чтоб с годами не сопрело?
– Известно чем: дубом! Он заморится и веками будет лежать. А сверху уж можно будет и осину валить, тоже с водою дружит.
– А ну, пойдем со мною!
– Куда это? – насторожился Федор.
– К старшому моему. Мы ведь уж который день головы над этой жижей ломаем. А тут, похоже, свет забрезжил!
Старший среди плесковичей мастер Фома долго слушал своего помощника. Наконец вопросил, обращаясь к Федору:
– Возмогут твои мужики дно и стены рва дубом обложить? Вроде большого корыта низ и бока укрепить?
– А что ж не смогут? Мои мужики что заступом, что секирой – всем справно владеют. Гвоздей больших и скоб надобно будет много, да досок сосновых.
– Будет. За сколь времени двадцать саженей рва в дуб оденешь?
Федор привычно сунул пальцы в волосы, производя расчеты.
– Коли еще с полсотни людей в подмогу дашь – за пару дён сделаю.
– Гляди, боярин! Я ведь ноне же самому великому князю об том поведаю! Сдюжишь – быть тебе обласканному. Не сдюжишь – кнута на спине спробуешь.
– Не пугай, плескович! Пуганый уже, и ушкуйниками, и татарвой.
Фома вдруг улыбнулся и повернулся к своему помощнику:
– Мыслю я, Гридя, мы этот кусок сперва на пробу и забутим! Коли успеет известь взяться, коли будет кладка без трещин через седмицу – так и будем основу мастерить!