Спецназ князя Дмитрия - Страница 62

Двоюродный брат Дмитрия Владимир Андреевич горячился и командовал на башне. По его словам натягивались и спускались тетивы, выбирались цели. Великий князь также вошел в раж, пуская стрелу за стрелой. В горячке он не заметил, как длинный ответный оперенный литовский посланец клюнул его в наплечник, оставив заметную вмятинку. Стоявший рядом гридень с силой толкнул князя под защиту зубца.

– Прости, княже! Но нельзя так из-за заборол надолго высовываться! Не ровен час, помимо броней попадет нехристь, что тогда? Не гневись…

Дмитрий глянул на вмятину, посопел, остывая, наконец улыбнулся:

– Как зовут тебя, гридень?

– Микола Услюмов я…

– Спасибо тебе, Микола!

Между тем в шатре Ольгерда шел жаркий спор. Тверской князь требовал немедленного приступа, Ольгерд отмахивался, как от надоедливой мухи:

– Я пришел сюда, чтобы проучить Алексия и московского юнца. А заодно дать своим ратным вдоволь разжиться полоном, скотиной и рухлядью. Я не собираюсь класть их на этих стенах.

– Потом Москва еще больше возгордится, что сам Ольгерд вспятил назад, даже не пытаясь приступить к стенам!

– У тебя славное войско, князь! Веди их, я поддержу тебя лучным боем. Сумеешь открыть хоть одни ворота – город на три дня твой! Ну, что молчишь?

Михаил яростно глянул на литовских князей:

– Готовь своих лучников!!

Когда за ним закрылся входной полог, Ольгерд повернулся к брату:

– Я начал думать, прав ли, помогая родичу. Если он осильнеет, он станет для нас опаснее московитов.

– Он – рыцарь, брат! – негромко ответил Кейстут. – Он пытается жить по чести, как и я. Думаю, что именно это его когда-нибудь и подведет. Дозволь, я построю несколько сотен кованой рати напротив ворот? Вдруг его Бог ему сейчас поможет и мы ворвемся в город?

– Ступай.

Приступ закончился ничем. Тверским мужикам не хватило ратной ярости, чтобы лезть на высокие стены по шатким лестницам и умирать бесславно вдали от дома. Напрасно Михаил метался внизу и рубил вспятивших, напрасно сам дерзнул вскарабкаться. С вывихнутой после падения рукой его оттащили обратно в лагерь. Но все же пролитая под стенами кровь не оказалась напрасной.

Увидев ярость штурмующих, узрев десятки павших от литовских стрел, придя в страх от непрекращающегося грабежа земли, Дмитрий дрогнул. Со времен Федорчуковой рати не знала Залесная Русь подобного разорения. Литва «творила землю пусту»! Он вспомнил, наконец, совет Алексия, данный несколько дней тому назад, и собрал ближних бояр:

– Мыслю, надо замиряться с Ольгердом. Предложим ему откуп.

– Замиряться прежде всего придется с Михайлой, – негромко ответил Тимофей Вельяминов. – А он запросит обратно все, что по суду потерял. И откуп тоже. Ты уверен, что готов испить эту горькую чашу, княже?

– Лучше короткий позор, чем великий разор, – буркнул Семен Жеребец, так и не снявший для встречи с князем брони. – Расходов еще много предстоит, земля пустая. Чтобы выжили и сеять смогли те, кто попрятаться успел, надобно и зерно, и лошадей им будет доставать. Я – за мир!

– Все мы виноваты, что не готовы оказались к нашествию Ольгердову, – поддакнул Василий Вельяминов. – Всем теперь своими кладовыми и ответ держать. Шли послов, княже, заключать надо мир на литовских условиях. Ничего иного теперь уж не поделаешь…

Москва вернула Твери спорные земли князя Семена. Дмитрий подписал грамоту, согласно которой Михаил признавался независимым от него великим тверским князем, самостоятельно платящим выход Орде. Литва получила откуп серебром. И, наконец, князь Еремей выдавался Михаилу, как его удельный вассал. Кейстут был прав: ни волоса не упало с головы проигравшего брата: родственную кровь тверской князь проливать не собирался.

Через три дня после появления под стенами Москвы победители, гоня скот, пленных и возы с награбленным добром, потекли обратно домой. Побежденным же еще очень долго пришлось зализывать нанесенные горячим тверским князем раны…

Глава 12

Алексий внутри надломился. Внешне он был все тот же седой старец, восседающий в думе, правящий службы в храме, вершащий духовную жизнь Залесной Руси. Но, оставшись один, впадал в мучительные размышления и часто вставал на долгую немую молитву. Наконец, митрополит не выдержал:

– Призови ко мне старца Сергия, – приказал он своему секретарю Леонтию. – Хочу узнать, как у него жизнь в Троице складывается. Попроси прибыть не мешкая.

Монашеский служка добирался в возке до Троицы долгих два дня. Метели перемели дороги, а путь от Радонежа до монастыря, пролегающий по лесу, вообще можно было преодолеть лишь верхом или пешим. Старец принял посланца митрополита, внимательно его выслушал, передал гостя своим инокам с требованием накормить и дать приют. Сам же споро собрался, встал на лыжи и, как обычно, пешком направился к Переславлю, где в те дни жил Алексий. К обеду следующего дня он уже стоял у крепостных ворот.

Митрополит, узнав о прибытии Сергия Радонежского, перекрестился и приказал немедленно доставить того в палаты. Стоял Рождественский пост, на столе не было рыбы, но различных солений, пирогов, напитков было предостаточно. Однако старец вкусил лишь немного ржаного хлеба с груздями и испил клюквенного морса, после чего испытующе глянул на митрополита. Как всегда, Алексий с трудом смог выдержать взгляд этих голубых глаз, проникающих, казалось, в самую душу.

– Что в Троице, брат Сергий?

– В Троице все хорошо. Братия приняла новый устав. Мыслю, пора ставить монастырь и на Москве, идти с пустынножительством на север.